Ольга Старушко

У Насти всё ровно. Каких ещё ждать чудес, когда от рождения с будущим подфартило, и муж ресторатор, и с личным шофёром «мерс», и вид на столицу с террасы

Вымирающий подъезд заселяют молодые. Снег туманом с моря съест. Над ушедшими — над ними, кто построил старый дом, папин дом-пятиэтажку — небо низкое бельмом. Молодым без лифта тяжко.

Лук гусиный, гиацинт мышиный — крохотные радости весны. Чешские двурогие машины нас из школы довезти должны: вот меня пока — из музыкальной. Пианино куплено как раз в том

Из крохотного семечка инжир по осени взошёл в горшке цветочном — он жить решил. И сделал как решил, когда отец принёс из сада почву. Доверился домашнему теплу? Лучам,

На второй седьмице поста явь пронзительна и проста: воскресенье неотвратимо. И Георгий вознёс копьё, и разящее остриё отливает огнём и дымом. Где венец не снимал Христос из осколков

Вещмешки никто не тронет. Южный вечер тих. Парни в форме на перроне курят на троих. За составом маневровый коротко гудит. Изредка роняют слово. Шлемы на груди. Шелестят стручки

А у них посуды медной — крест да пуговица, и рогатого скота — ухват да курица. Им валять бы дурака да на печке греть бока: что Емеле, что

Камнетёс завидует гончару: мой резец по мрамору твёрже рук, слабых рук, которыми месят глину. Что же нем и холоден мрамор тот, что граню я истово, а поёт тёплым

Когда он настанет, последний из дней, и я замолчу, уходя, пусть вечер июня почудится мне и запахи после дождя. Без этого мы и при жизни мертвы. И как